Леший (комедия в 4-х действиях) - Страница 19

Серебряков. Образчик туземной философии. Ты советуешь мне прощения просить. За что? Пусть у меня прощения попросят!

Соня. Папа, но ведь мы виноваты!

Серебряков. Да? Господа, очевидно, в настоящую минуту все вы имеете в виду мои отношения к жене. Неужели, по-вашему, я виноват? Это даже смешно, господа. Она нарушила свой долг, оставила меня в тяжелую минуту жизни...

Хрущов. Александр Владимирович, выслушайте меня... Вы двадцать пять лет были профессором и служили науке, я сажаю леса и занимаюсь медициной, но к чему, для кого все это, если мы не щадим тех, для кого работаем? Мы говорим, что служим людям, и в то же время бесчеловечно губим друг друга. Например, сделали ли мы с вами что-нибудь, чтобы спасти Жоржа? Где ваша жена, которую все мы оскорбляли? Где ваш покой, где покой вашей дочери? Все погибло, разрушено, все идет прахом. Вы, господа, называете меня Лешим, но ведь я не один, во всех вас сидит леший, все вы бродите в темном лесу и живете ощупью. Ума, знаний и сердца у всех хватает только на то, чтобы портить жизнь себе и другим.

Елена Андреевна выходит из дому и садится на скамью под окном.

9

Те же и Елена Андреевна.

Хрущов. Я считал себя идейным, гуманным человеком и наряду с этим не прощал людям малейших ошибок, верил сплетням, клеветал заодно с другими, и когда, например, ваша жена доверчиво предложила мне свою дружбу, я выпалил ей с высоты своего величия: «Отойдите от меня! Я презираю вашу дружбу!» Вот каков я. Во мне сидит леший, я мелок, бездарен, слеп, но и вы, профессор, не орел! И в то же время весь уезд, все женщины видят во мне героя, передового человека, а вы знамениты на всю Россию! А если таких, как я, серьезно считают героями, и если такие, как вы, серьезно знамениты, то это значит, что на безлюдье и Фома дворянин, что нет истинных героев, нет талантов, нет людей, которые выводили бы нас из этого темного леса, исправляли бы то, что мы портим, нет настоящих орлов, которые по праву пользовались бы почетной известностью...

Серебряков. Виноват... Я приехал сюда не для того, чтобы полемизировать с вами и защищать свои права на известность.

Желтухин. Вообще, Миша, прекратим этот разговор.

Хрущов. Я сейчас кончу и уйду. Да, я мелок, но и вы, профессор, не орел! Мелок Жорж, который ничего не нашел умнее сделать, как только пустить себе пулю в лоб. Все мелки! Что же касается женщин...

Елена Андреевна (перебивая). Что же касается женщин, то и они не крупнее. (Идет к столу.) Елена Андреевна ушла от своего мужа, и, вы думаете, она сделает что-нибудь путное из своей свободы? Не беспокойтесь... Она вернется... (Садится за стол.) Вот уж и вернулась...

Общее замешательство.

Дядин (хохочет). Это восхитительно! Господа, не велите казнить, велите слово вымолвить! Ваше превосходительство, это я похитил у вас супругу, как некогда некий Парис прекрасную Елену! Я! Хотя рябые Парисы и не бывают, но, друг Горацио, на свете есть много такого, что не снилось нашим мудрецам!

Хрущов. Ничего не понимаю... Это вы, Елена Андреевна?

Елена Андреевна. Эти две недели я прожила у Ильи Ильича... Что вы на меня так смотрите? Ну, здравствуйте... Я сидела у окна и все слышала. (Обнимает Соню.) Давайте мириться. Здравствуй, милая девочка... Мир и согласие!

Дядин (потирая руки). Это восхитительно!

Елена Андреевна (Хрущову). Михаил Львович. (Дает руку.) Кто старое помянет, тому глаз вон. Здравствуйте, Федор Иваныч... Юлечка...

Орловский. Душа моя, профессорша наша славная, красавица... Она вернулась, опять пришла к нам...

Елена Андреевна. Я соскучилась по вас. Здравствуй, Александр! (Протягивает мужу руку, тот отворачивается.) Александр!

Серебряков. Вы нарушили ваш долг.

Елена Андреевна. Александр!

Серебряков. Не скрою, я очень рад видеть вас и готов говорить с вами, но не здесь, а дома... (Отходит от стола.)

Орловский. Саша!

Пауза

Елена Андреевна. Так... Значит, Александр, наш вопрос решается очень просто: никак. Ну, так тому и быть! Я эпизодическое лицо, счастье мое канареечное, бабье счастье... Сиди сиднем весь век дома, ешь, пей, спи и слушай каждый день, как говорят тебе о подагре, о своих правах, о заслугах. Что вы все опустили головы, точно сконфузились? Давайте пить наливку, что ли? Эх!

Дядин. Все обойдется, исправится, все будет хорошо и благополучно.

Федор Иванович (подходит к Серебрякову, взволнованный). Александр Владимирович, я тронут... Прошу вас, приласкайте вашу жену, скажите ей хоть одно доброе слово, и, честное слово благородного человека, я всю жизнь буду вашим верным другом, подарю вам лучшую свою тройку.

Серебряков. Благодарю, но, извините, я вас не понимаю...

Федор Иванович. Гм... не понимаете... Иду я раз с охоты, смотрю – на дереве филин сидит. Я в него трах бекасинником! Он сидит... я в него девятым номером... Сидит... Ничто его не берет. Сидит и только глазами хлопает.

Серебряков. К чему же это относится?

Федор Иванович. К филину. (Возвращается к столу.)

Орловский (прислушивается). Позвольте, господа... Тише... Кажется, где-то в набат бьют...

Федор Иванович (увидел зарево). Ой-ой-ой! Поглядите на небо! Какое зарево!

Орловский. Батюшки, а мы сидим тут и не видим!

Дядин. Ловко.

Федор Иванович. Те-те-те! Вот так иллюминация! Это около Алексеевского.

Хрущов. Нет, Алексеевское будет правее... Скорее это в Ново-Петровском.

Юля. Как страшно! Боюсь я пожаров!

Хрущов. Конечно, в Ново-Петровском.